Дирижер Владимир Федосеев: «Дирижерская профессия - это секрет»

45 лет он возглавляет Большой симфонический оркестр имени П. И. Чайковского. Знает, как найти подход к каждому музыканту и придать оркестру глубокое, узнаваемое звучание. Народный артист СССР, дирижёр Владимир Федосеев - о русской душе, «Золотой маске» и своей главной музе. 

Владимир Федосеев - дирижер, народный артист Советского Союза.Окончил Государственный музыкально-педагогический институт им. Гнесиных и аспирантуру Московской государственной консерватории имени Чайковского. С 1974 года – художественный руководитель и главный дирижер Государственного академического большого симфонического оркестра имени Чайковского.

Был главным дирижером Венского симфонического оркестра. Сегодня дирижирует в оперном театре Цюриха, Токийской филармонии и миланском оркестре La Verdi. Преподает в Российской академии музыки имени Гнесиных.

В этом году 45 лет, как Вы работаете с Большим симфоническим оркестром, а каким был оркестр Чайковского тогда, в 74-м, когда Вы только-только пришли?

45 лет уже? Боже мой! Так быстро время идет. Это был один из лучших оркестров России, Советского Союза. В 74-м году вдруг мне предложили возглавить этот оркестр. Я испугался сначала. Потому что это был уже слаженный коллектив, имеет историю.

Исторически это был такой оркестр, который играл и современную музыку, и классику. В эту пору я уже в аспирантуре учился, на дирижерском факультете. Но все началось с поездки за рубеж. И это мне даже как бы несколько облегчило задачу. Потому что Запад, Япония - первая даже была с оркестром.

Они признали меня, был успех, и поэтому как-то мне стало немножко легче. «Нет пророка в своем отечестве» – есть такая истина.

Вот в течении 45-ти лет я иду по этому пути. Сама профессия дирижера, она немолодая профессия, требует опыта, взаимоотношения с другой культурой, с познаниями разными. Поэтому все я начал это приобретать.

Однажды Вы про себя сказали: «через баян попал в классическую музыку». А как народное искусство повлияло на всю вашу дальнейшую работу и творчество?

Как раз народное искусство и явилось основой моего дальнейшего пути. Ведь в нашей России все наше великое творчество идет от народного искусства. Возьмите Глинку, возьмите Чайковского, Мусоргский.

Все это ведь рождает дальнейшее. Поэтому я счастлив, что я вышел из народного искусства, познал народное искусство, народное пение, народный быт, оно много очень мне дало.

Конечно, мне было нелегко, и многие мне мешали в этом пути. Все было, все было. Но эта борьба, она мне все время давала повод идти дальше. Не слушать, не возмущаться, а идти к познанию мира, к познанию культуры других стран. Это мне помогало.

В марте этого года Вам вручили почетную «Золотую маску» за выдающийся вклад в развитие театрального искусства.

Симфония – это тоже театр - музыкальный театр. В симфониях есть содержание такое, как в театрах. Для меня это было естественно, я понял. Но я не ожидал так быстро получить то, что обычно театральным работникам давали, мастерам, актерам. Но вот вдруг мое имя возникло.

Действительно, я много сделал именно в театре. Но, к сожалению, не только в России, не только в Советском Союзе. Скорее, больше всего на Западе. Я работал и в миланском театре La Scala и в Цюрихском оперном театре, и в Венской опере.

Я много сделал постановок русских, в основном, и не только русских опер, с режиссерами, с актерами прекрасными, с певцами. Когда прочитал сам о себе, оказывается, я много сделал. Благодарен я и «Геликон-Опере», в которой в последнее время я удосужился работать с этим прекрасным театром, где замечательная атмосфера дружбы, любви, забота о будущем.

Вы сказали, что профессия дирижера, это такая профессия немолодая. У каждого дирижера есть свои какие-то штрихи, свой определенный почерк. А Владимир Федосеев – это какой дирижер? Он мягкий, он жесткий, он компромиссный или, наоборот, – он такой, очень непримиримый?

Он разный. Очень разный. Смотря, какой оркестр, с кем мне предстоит играть, какую программу. Я все взвешиваю, начинаю, так сказать, щупать, проверять музыкантов, их высоту, проблематику, если это есть. И сразу понимаю, какую я должен вести репетицию и как. Но, в основном, конечно, я не диктатор.

Есть дирижеры, которых боятся. А меня, я думаю, не боятся. Лучше, когда музыкант уважает дирижера и верит ему. А вот боязнь – она закрывает часть таланта музыканта, который играет. Я знаю такие примеры, я не хочу об этом говорить, но есть такие жесткие дирижеры. Но мне больше нравится мягкость – любовь проявлять. Если даже музыкант не соответствует, то ему помочь.

В молодом возрасте не каждый понимает, что играет подчас. Все это заставляет меня быть очень внимательным, к каждому оркестру, в любой стране. Встречались на пути люди, которые помогали. Конечно, я бы в одиночку не прожил бы.

Но помог, очень сильно, как ни странно, Запад. Когда меня пригласили в Вену возглавить Венский оркестр, вот тут та же ситуация: «пророков нет в своем отечестве». Она мне сильно помогла быть в своем отечестве, достойно.

Для меня этот путь долог, но дирижер в молодом возрасте… конечно, есть вундеркинды. Тот же Моцарт мог в семь лет дирижировать свою симфонию, которую написал… Но все-таки для этого требуется жизнь, опыт, знания. Знания всех культур, общение, навык. Да и просто дирижерская школа должна быть.

К сожалению, в России у нас не было такой дирижерской школы. К нам пришла эта школа из Германии. Я получил эту школу. Потом уже добавлял знания, общался с великими дирижерами. До сих пор продолжаю этим заниматься. Потому что останавливаться нельзя. Здесь нет хода назад.

Мне помогает жена Ольга Ивановна, которая тоже музыкант, и вот она меня критикует иногда. Я, вообще, не боюсь критики, она всегда полезна. Если только злая какая-то критика, то другое дело. Так что мое служение музе искусства продолжается.

Вы как раз начали говорить про работу с зарубежными театрами. Вы долгие годы возглавляли и Венский симфонический оркестр, работали и в Японии, и в Швейцарии. А в чем разница между русской, российской школой и европейской или даже азиатской?

Школы несколько другие. Самая лучшая школа для струнных оркестров – наша, русская считается. И она существует. Когда я бывал в Америке, в Соединенных Штатах, я видел эту школу. Туда она пришла. Так что наша школа очень сильная, именно для струнных.

Для духовых в других странах более сильная. Японцы даже тогда, когда они мало понимали по-английски, был только японский, все-таки достаточно было уже взгляда и рук – они очень быстро это воспринимали и на все вопросы отвечали точно. Но сейчас японцы обладают большим прекрасным оркестром, прекрасной дисциплиной, это отличает их от других. Никаких проблем не возникает.

Но вся суть, характер звука - это надо приобретать. Для меня главная задача – это получить от оркестра звук. Человеческий, певческий звук. Все 45 лет я добиваюсь вот этого пения в оркестре. Что мне, как говорят, удается. Оркестр узнаваем, через даже репродуктор.

Ведь не все равно, кто поет: Лемешев или Козловский. Так и оркестр нужно, чтобы узнавали, кто играет. Вообще дирижерская профессия - это полный секрет. Никто не может сказать – как стать дирижером.

Многие стараются бросить свою скрипку или рояль вовремя, потому что возраст идет, техника не так сохраняется, они ищут выход на дирижера. Думают, что дирижер – это легче. Или еще есть такое: сфера влияния у дирижера больше, чем у музыканта простого. Может быть, так это привлекает.

Во время своих гастролей Вы не раз были в Китае, и, наверное, работали с китайскими артистами, музыкантами. Было такое?

Было, да. Не так долго. Больше с японцами общаюсь. Но китайцы - они нация, которая набирает все. Прекрасная дисциплина, прекрасное выполнение задачи. Если стоит задача техническая, технически они очень хорошо все выполняют. Другое дело, разные души. Ведь русская душа – она необъятная. Загадочная душа, действительно, загадочная. Смотрите, наша душа или наша нация, она скорее всех может войти в любую нацию, как бы в душу. Не то, что влезть, нет. Она может очень быстро войти в культуру любого народа, очень быстро.

Возьмите Глинку, который долго жил в Испании и там работал. Испанцы считали, что он – испанец, а не русский. Тот же Свиридов, наш композитор, который на стихи Бёрнса написал романс, и шотландцы считают, что это не русский, это «наш». Или как мы сыграли Бетховена всего в Вене, все бетховенские симфонии. Газеты написали, что да, это Бетховен, но только более «глубокий». Как это понять? Это похвала?

Наверное, похвала.

Мы такой народ. Наша культура - она, конечно, богатая и обширная, и она влияет на все. Наш Чайковский в любой стране почитается, без Чайковского лучше не приезжать никуда.

Про поездки. Десять лет назад у Большого симфонического оркестра было такое масштабное, практически кругосветное турне, и начиналось это турне с Бразилии. Знаю, что в Бразилии нашу классику очень уважают, ее знают. А как бразильцы принимали российский оркестр, какая была публика?

Да замечательно принимали. Ведь мы там играли и бразильских композиторов. Понимаете, музыка бразильских композиторов - она очень народная. Эту народность мы быстрее ощущаем, чем, может, некоторые другие страны и музыканты. Поэтому все, что мы играли бразильского, народ воспринимал как свое, как подлинное. Мы имели большой успех в Бразилии.

Да и в любой стране, я помню, как мы в Испании играли испанскую музыку. Вместо цветов нам подносили ребенка маленького. Я его взял, маленького, и поставил на пульт, и дал ему палочку, и его рукой дирижировал «бис». Такие были ситуации, и цветов тут даже не надо. Наоборот, я вам не могу ни одного примера привести, чтобы немец или англичанин сыграл «на русскую» что-то, этого нет.

Самопроникновение в другую культуру у русских получается, короче этот путь и правильнее. Много примеров, когда наша культура глубоко связывается с другой культурой и делает ту культуру более, может быть, значительнее.

Как раз с бразильской музыкой Вы познакомились чуть-чуть пораньше, чем начали готовиться к поездке в Бразилию. В Большом зале Московской консерватории Вы играли, впервые, наверное, в столице звучала музыка бразильского композитора Эйтора Вила-Лобоса. Насколько легко нашим музыкантам давались эти мелодии? Как наша публика воспринимала необычные бразильские мотивы?

Мы очень талантливы в том, как внедряться в другую музыку и делать ее для той страны, которой мы играем, привнося в эту музыку свою глубину и экспрессию. Вот и все. Поэтому мы не музейную музыку играем, нет. Мы вкладываем в эту музыку свою душу, и получается как бы двойная душа, и та, и наша.

А в других странах БРИКС Вам не приходилась бывать? Мы поговорили про Бразилию, про Китай, а вот в Индии, допустим, или в ЮАР были?

В ЮАР я не был, а в Индии был очень даже долго. В Индии мы там играли, и Джавахарлал Неру нас слушал сам, и Индира Ганди. Такая поездка незабываемая была. После каждого концерта нам дарили подарки, в основном, портреты Ганди. Это народ такой, тоже очень близкий к нам по духу, по характеру.

Музыкальный сезон подходит к концу. Что в ближайших планах? Куда оправитесь? Или уже везде поездили и будете только в России выступать?

Сейчас едем в Грецию, едем в Барселону, Словакию. У нас постоянно идут гастроли, они очень нас насыщают виденьем Запада, другой музыки, других народов. Очень много нас спрашивают, это приятно.

Гастроли поездки, путешествия – это все очень непросто. А кто Вам помогает? Вы говорите, что Ваша жена Вам помогает. Она с Вами на гастроли всегда ездит?

Конечно, да, всегда, мы не расстаемся никогда.

То есть Ваша жена – Ваша муза и хранительница, всегда Вас сопровождает?

Да. У нас одна дорога. Это прекрасно.

С Владимиром Федосеевым беседовала корреспондент «ТВ БРИКС» Ольга Бубнова.

Благодарим за помощь в организации съемки ресторан «Абрамовъ» Москва, ул. Большая Полянка, 27.

За предоставление одежды ведущей благодарим бренд «LO» и лично дизайнера Яну Недзвецкую.